– Пошли, наглец ты эдакий, – сказал повар. – Давненько не махал я мечом!

И они вышли на двор и закрутили над головами мечи. Славным рубакой оказался повар Майкл! Но как он ни старался, не удалось ему ни разу задеть Рейнольда Гринлифа. Но и Рейнольд Гринлиф даже не поцарапал повара. Без толку звенела на весь двор стальная музыка сшибающихся мечей – противники были равны.

– Эх, люблю хороший удар! – проговорил Рейнольд Гринлиф, вертясь как детский волчок.

– Да и ты неплох в драке, – тяжело дыша, ответил повар, приседая и отскакивая.

– Так чего ж мы не поделили? – спросил Гринлиф, отражая удар.

– А чего ты залез в кладовую лорда-шерифа? – ответил повар, занося меч.

– А ты с лордом шерифом детей крестил? – спросил Гринлиф.

– И то верно, что мне до его добра, – ответил повар.

– Стыдно такому молодцу, как ты, стучать горшками у очага! – сказал Рейнольд Гринлиф. – Пойдем со мной в Шервуд к Робин Гуду!

– Отчего бы нет, – ответил повар. – Мне, признаться, тут изрядно надоело. А ты, стало быть, из лесных молодчиков, Рейнольд Гринлиф?

– Зови уж меня попросту Малюткой Джоном, – ответил стрелок.

– По рукам, Малютка Джон, – сказал повар. – Удачно, что в доме нету никого, кроме старого сморчка ключника, служанок да мальчишек поварят. Надо подыскать мешок побольше да набить серебряной и золотой посудой!

– Дело говоришь, приятель, – ответил Малютка Джон. – Одно ты забыл – я ведь так и не успел закусить, когда тебе вспала охота поупражняться на мечах. Пойдем-ка сперва в кладовую да пообедаем на дорожку.

– Э, больно уж ты прыток, Малютка Джон, – забеспокоился повар. – В Ноттингеме еще осталось солдат выслать погоню.

– Подумаешь, погоня! – хмыкнул Малютка Джон. – Поверь мне, друг, в Шервудском лесу есть кому ее встретить. Пусть скажут спасибо, те, кто не останется там навек, если их отправят домой задом-наперед на собственных лошадях!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Артур и Джон

По-честному поделили под Дубом-Королем лесные молодцы добычу, принесенную Малюткой Джоном да поваром Майклом из шерифова дома, а ноттингемскую погоню проучили так, чтобы не повадно было в другой раз соваться в лес. Посмеялись вдоволь и над рассказами о том, как был Малютка Джон Рейнольдом Гринлифом. День посмеялись, другой пошутили, а на третий – забыли до поры. Новые заботы пришли к лесным стрелкам – осень настала. Лихое время для разбойников – осень. Для запасов на зиму раскрыты амбары в замках и монастырях. Что ни день – один за другим тащатся по дорогам тяжелые обозы с мукой и медом, с зерном и птицей. Знай поспевай собирать лесную пошлину!

Но и эта веселая пора миновала. Укоротился день, первый ледок засверкал по утрам под ногами. Багрецом и медью окрасились леса. Опустели поля – словно и не кипела на них еще недавно работа. Затихла жизнь, как медведь, готовый завалиться в спячку.

Ко дню Всех Святых упали на землю первые белые хлопья. Приятно сидеть холодным длинным вечером на мягких шкурах вокруг большого костра посреди пещеры. Трещит огонь, пожирая смолистые ветви, пляшут по стенам красные тени, ходит по рукам рог с разогретым вином. Самое время послушать Алана э'Дэйла, все знает певец о давних делах, о седой старине. А уж чего Алан не знает, то и не стоит того, чтоб слушать. Бабка его слыла в округе колдуньей, да и то сказать, куда певцу без колдовства?

– Да, славные были времена, гордые времена. Круглый стол велел поставить король Артур в пиршественной зале – чтоб знали все, что одинаково славны его рыцари, нет среди них лучшего, и худшего нет. Всем равная честь. И король сидел со всеми как равный.

– Алан, спой про Мерлина, волшебника, нечеловечьего сына!

– Нет, лучше про злобную фею Моргану! И как сэр Борс сражался с пустыми латами, оживленными нечистой силой!

– Про Персиваля, которого прятала мать в лесу!

– Нет, лучше про Ланселота Озерного!

– Не все сразу, ребята, – певец неспешно отхлебнул вина и потянулся за лютней. – Про Ланселота, так про Ланселота. Все вы знаете, что звался сэр Ланселот Озерным потому, что рос не как положено человеку. Был он приемышем Водной Феи, и жил в ее перламутровом замке на самом дне. Вышел же он из воды и впервые увидел белый свет уже взрослым. Судьба его вела к замку Камелот, к королю Артуру. Но несчастливая это была судьба, хотя и совершил Ланселот множество рыцарских подвигов во славу Льва на Артуровом знамени. С первого взгляда полюбил Ланселот королеву Гвиневру, жену Артура. А Гвиневра полюбила Ланселота. Но был Ланселот рыцарем, а Гвиневра королевой. И легче им было умереть, чем нанести оскорбленье королю Артуру, славнейшему из королей. И вот они таили свою любовь и страдали. Вот, об этом я и спою.

Негромкие звуки лютни отдались под сводами пещеры, опережая голос певца.

БАЛЛАДА О ЛАНСЕЛОТЕ
Во веки славтесь, Долг и Честь,
Тюремщики Любви!
Ее плененье твердо снесть
Господь, благослови.
Гвиневре в сердце бъется кровь,
С ней рядом – Ланселот.
Он говорит ей вновь и вновь
О царстве Феи Вод.
– Гвиневра, сердца госпожа,
Я истомлен тоской,
Но Вы велите продолжать
Рассказ нехитрый мой.
– Ведите речь, сэр Ланселот,
Мне хорощо до слез.
– На дне я, в царстве Феи Вод,
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
Я игры рыб любил смотреть
На синем лежа мху,
А солнце, золотая сеть,
Плескалось наверху
Когда стоял погожий день,
И радовало глаз.
И алая струилась сень
В закатный грустный час.
Не ведал я, что солнце – круг,
Оно плыло, дробясь.
Лиловых водорослей луг,
Мне был как луг для Вас.
Как я любил бродить средь них,
Слагать стихи и петь.
Дно – в перламутрах голубых,
И рыбки – словно медь.
Не ветер кудри колебал
Вкруг детской головы:
Я водных струй теченье знал,
Как знали ветер Вы.
– Ведите речь, сэр Ланселот,
Мне хорошо до слез.
– На дне я, в царстве Феи Вод
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
Так детство шло, за годом год…
Мне фея меч дала:
– Король Артур тебя лишь ждет
У Круглого Стола.
О, мальчик, нежное дитя,
Не все стихи слагать,
В закатный час бродить грустя,
И жемчугом играть.
Вначале страшен новый свет,
Возврата нет сюда,
Но, полны радостей и бед,
Затем пройдут года.
Ты станешь вспоминать как сон,
Подводный дивный край.
Дитя, ты рыцарем рожден!
Прощай, навек прощай!
– Ведите речь, сэр Ланселот,
Мне хорошо до слез.
– На дне я, в царстве Феи Вод,
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
И очутившись на земле
Порой цветенья роз,
Я ощутил вдруг на лице
Потоки горьких слез.
Гвиневра! Вышел я со дна,
Там слез не льют у нас!
На вкус горька и солона
Текла вода из глаз.
И, плача, вспомнил я о том,
Что их когда-то лил,
Ловил я капли жадным ртом,
Мне вкус их сладок был.
Я слез с коня и лесом шел.
Как в сладостном из снов
Я узнавал цветущий дол
И гряды облаков.
Я обнимал стволы дубов,
Я пьян был, взят был в плен
Волшебным пеньем соловьев
И замком на скале.
– Ведите речь, сэр Ланселот!
Мне хорошо… до слез!
– На дне я, в Царстве Феи Вод
До отрочества рос.
Жил под хрустальною водой,
И не имел друзей,
А мир мой был совсем иной,
Чем у других людей.
Во веки славьтесь, Долг и Честь,
Тюремщики Любви!
Ее плененье твердо снесть
Господь, благослови!